Неужели ты думаешь, что мама бросит тебя одного с незнакомой женщиной?
Фото: Екатерина МАРТИНОВИЧ
Еще с вечера четверга Аркаша любовно перетер чайные чашки с золотыми павлинами (мамины любимые), расставил в правильном порядке обувь в прихожей, проверил запасы вафельных конфет и зачем-то передвинул гипсовую женскую голову из одного угла комнаты в другой - менее освещенный.
- Зачем нам женщина без рук? - часто спрашивал он Любу. - Она так на меня смотрит, как будто все понимает, а сказать ничего не может. Не нравится она мне.
Затем он долго спорил с женой о голубцах - запекать или тушить, и о том, что пирожное «Птичка» не то же самое «Птичье молоко» и что за ним нужно идти в магазин обязательно в пятницу утром - чтобы взять самое свежее.
Люба не видела разницы в торте, купленном вечером или утром, она не понимала, зачем ее муж носится с бюстом Артемиды полдня, и вообще - голубцы она не любила ни тушеные, ни жареные, ровно как и ту, для кого они предназначались. А вот мужа своего она боготворила и верила в него страстно и самоотверженно, как Робеспьер в революцию.
Аркаша
Аркадия Борисовича - пунктуального и вежливого доцента кафедры иностранных языков в институте очень уважали, некоторые даже побаивались. А как он шел по коридору в своем скрипучем кожаном пальто - прямой и уверенный, солидный как рояль Bluthner!
«Ах, сыграть на этом рояле хотя бы ноктюрн», - думали молодые студентки, но Аркадий Борисович был создан из чести, достоинства и чего-то тугоплавкого.
Каждую субботу к Аркаше приезжала мама Ольга Арнольдовна. Имя ее, твердое и холодное вводило Любу в анабиоз, а для Аркаши, наоборот, - звучало как песнь песней.
«Бубочка! Мама спешит к тебе!» Ее контральто, тридцать лет подряд не дающее спать зрителям на галерке Челябинского театра оперы и балета раздавалось из лифта и, летя наперегонки с удушливо-ванильным ароматом Shalimar, моментально заполняло квартиру.
Мама
Ольга Арнольдовна входила в гостиную и будто бы сразу оказывалась на сцене. По крайней мере вела она себя так, словно у нее премьера «Тоски», где в финале все должны умереть.
- Аркаша, прими мое пальто. Нет. Не вешай его на общую вешалку - я прошлый раз не смогла очистить его от какой-то шерсти. Вы завели животное? Что? А-а-а... Понятно. Это просто Любочкина мокрая шуба висела рядом...
Придирчиво рассматривая бледневшую в углу Артемиду, Ольга Арнольдовна, глядя сквозь прозрачную Любу, продолжала:
- О, в ваших краях опять миграция женских голов. Зачем вы вообще купили этот кусок гипса? Но ты знаешь... Хотя бы одна не пустая женская голова в этой квартире. А то, что она наполнена гипсом - не беда, все же не опилками, как у некоторых...
Авансцена, финальный рубеж. Широким поставленным голосом так, чтобы слышали соседи на первом этаже:
- Ты знаешь, сынок, вчера встретила в магазине Анечку. Ну как не помнишь? Шикарная такая, она в институте по тебе с ума сходила. Сейчас вот бизнес свой, по всему миру летает, даже в Бразилии была, а семьи нет. Просила твой телефон, я дала, конечно же.
Люба
Ольга Арнольдовна широко улыбалась и выпуклыми, подведенными перламутром глазами смотрела на Любу. Та, в свою очередь, тоже улыбалась - немного нервно, как бы не понимая неизбежности происходящего, и смотрела поверх ее головы в сторону антресоли, где царствовали банки с солеными огурцами, санки с поломанной спинкой и старая ондатровая шапка. В такие моменты она думала о чем угодно, лишь бы не смотреть в эти рыбьи перламутровые глаза.
Перечить маме - делать больно Аркаше. А как же делать больно тому, кого бережливо хранишь в маленьком кармашке слева, тому, кого любишь?
Ольга Арнольдовна категорически не понимала, как ее сын, ее остов, ее «золотое яблочко» так неудачно составил себе партию. Ну что это такое - актриса детского театра. Женщине 40 лет, а она то с Карлсоном по сцене скачет, то изображает голубого щенка. Несолидно. Неправильно. Очень много слов с приставкой «НЕ», применимых к этой странной серенькой женщине...
Драма
Депрессивный февраль упал в грязный ноздристый снег. В конце месяца Аркадий Борисович сложил в коробку из под Любиных сапог сервиз с павлинами, носки и костюмы поместились в один чемодан, коробки с книгами забрали грузчики двумя днями позже.
- Я переезжаю к маме.
Люба села на подоконник и закурила. Она была такая маленькая, а окно такое большое и черное - словно позади нее открывалась целая вселенная.
- Люба. Мне, конечно, не очень хочется, но этот артрит... Ей нужна забота и уход, ты же понимаешь. Ей станет получше, и я сразу вернусь. Ну не молчи, ну скажи что-нибудь!
- Я все понимаю. Но лучше уж ты к ней, чем она к нам.
Люба понимала, что он не вернется. Она смотрела на кожаное пальто, на нетерпеливый чемодан у двери. Из окна дуло, и было слышно, как дворник Асад на плохом русском ругается с алкашами, засевшими на детской площадке.
Плохой саундтрек для финала. Хотя какая жизнь, такая и музыка.
АНЕКДОТ В ТЕМУ
- Семочка, счастье мое! Мы с папой таки подарим тебе на свадьбу трехспальную кровать!
- Мама! Зачем трехспальную?
- Сема! Неужели ты думаешь, что мама бросит тебя одного с незнакомой женщиной?